*** Пустая ночная площадка, уныло догорает небольшой костёр – за ним виднеется крохотный раскладной стульчик. Камера работает, но снимает сумеречную пустоту, вглядываясь в неё слабым лучиком подсветки. - Как ты считаешь, он вернётся? – произносит тихий и спокойный мужской голос за кадром. - Я вообще сильно сомневаюсь, что ТУТ можно найти дрова - не то место. – голос женщины полон нескрываемой скуки. - Но он же из чего-то его разжигал вначале, когда встречал нас? Сколько мы тут уже кстати сидим? - Ну, вообще часа два, а без него - минут пятнадцать. Я даже боюсь спросить «А что?». - Да я просто заметил, что за два часа он ни разу дров не подбросил – а они всё горели, как в бензине вымоченные. Запах кстати, заметила? Пряный такой, необычный… - На что намекаешь? Ему эти дрова «Сами-Понимате-Кто» подарил? Мужчина тихо смеётся: «Ты бы еще сказала «Тот-Кого-Нельзя-Называть». Девушка вторит ему негромким сдавленным хихиканьем. В одно мгновение ночь разрывается громким, протяжным и переливистым плачем, эдаким демоническим воем на границе слышимости. Длясь секунд десять, он затихает всё выше и выше, на границе неяркого света. Глухое молчание повисает в воздухе. Шорох - мягкий щелчок. Врубаются невидимые в темноте треноги осветителей. Яркая белая вспышка на миг заполняет всё окружающее пространство. Камера в ватной непробиваемой тишине фиксирует громады стволов, покрытых ковром мхов и лишайников, увитых опахалами гигантских папоротников и хвощей. И ещё Их. Десятки, если не сотни тел и силуэтов, кто – рывками и скачками, кто – медленно и величаво, кто – нехотя и плавно исчезающих из поля зрения. - Внезапно мне стало очень и очень неуютно, – ровно и по слогам произносит мужской голос. Свет погас, схлынув, оставив в ночи только маленький огонёк камеры. - Я вас очень прошу больше так не делать. Гаррет говорит из-за пределов видимости камеры. - Помните… - усталые грузные шаги раздаются все ближе и ближе – ВЫ… - мужчина частично появляется в поле зрения камеры, сгибаясь над костром, - да и я кстати тоже… - он надбавил в искрящийся костёр невидимые поленья - … здесь прежде всего… Гаррет, подбросив последнее полено в костёр, отряхнул руки и сел на свой стульчик. - … В гостях.
Epic fail, как наверное бы сказала нынешняя молодёжь, Epic fail! Как выяснила экстренная экспертиза, “конопля” никакой коноплей на самом деле и не являлась. Это была “всего лишь одна из множества искусственных, короткоживущих и экзотических форм папоротника созданных наукой Дальних Соседей”! ХХа! “Всего лишь”! Люди поглупее орали – зачем же вы нас обманываете, выдавали коноплю под папоротник, да и к чему вся эта глупость, провокации и обман? А вот люди поумнее, как правило, те, что в министерстве обороны или в НИИ разных, задались вопросом другим – не зачем и почему, а КАК и для чего. Выводы из ответов на данные вопросы выходили крайне тревожные и неутешительные – ведь «Духи» обладали – ПО-ПРЕЖНЕМУ обладали – устрашающими способами воздействия на экосферу, в частности: озеленить практически любыми культурами практически любые пространства. А если они могут и так, то почему бы им не смочь в обратном порядке? Или, допустим, опутать города и городишки какой-нибудь особо аллергенной дрянью, типа ядовитого плюща?
Причина этой «акции» всплыла достаточно быстро, выдавленная наверх, так сказать, в массы, самой МПК. Конечно же, организация которой, принадлежали грузовозы с мусором, брыкалась и огрызалась до последнего. И хотя по окончании первого дня «Засева» судебные прения только начинались, а каких-либо комментариев от «Духов» так и не поступило, когда солнце зашло за горизонт, «Конопляный Папоротник» начал жухнуть, чахнуть, увядать, а к свету рассвета превратила и вовсе в лёгкую невесомую тёмно-зелёную взвесь лишь удобрившую почву. Ни одна агрокультура при этом не пострадала, хотя практически весь урожай при этом и был отбракован, а в этом да и следующем году привозной хлеб шёл втридорога по сравнению с местным, который естественно никто жрать не отваживался. Приступов, как это потом назвал Даниэль «Легочнго Окисления?» каково было выявлено у Фелоны, ни до, ни после этого зарегистрировано не было, а все случаи, связанные с токсическим отравлением… гм, коноплёй, произошли по вине лиц, употреблявших сугубо «наркотические производные» данного растения. Даниэль конечно же долго и обстоятельно пытался мне объяснить, что случай, произошедший с Фел, был вызван уникальной иммунной реакцией на пыльцу растений, в необычайной буйности порождённых на грядках с геранью, что таких реакций – одна на миллиард, и что по сложившимся на данный момент условиям, здоровью её ничего не грозит, но… Но в тот момент мне было плевать на активное трещание Доктора Даниэля, стоявшего в белом халате, посреди больничного номера, потому что я в тот же момент сидел в том же номере, рядом с хромированной больничной койкой, медицинской пищалкой кардиограммы, и, нежно сжимая бледную ручку Фелоны, смотрел на крохотное, розовое чудо по имени Кэтрин Стетт, лежащее в боксе инкубатора. Кэт, Кэтти, Кэтрин… Кэтти родилась на сроке 8 месяцев, но, к моему великому счастью, без каких-либо осложнений, а вот положение Фел первую пару месяцев было в большой опасности. Что-то там случилось с ее лёгкими… Я даже сейчас и вспоминать, пожалуй, не смогу – так, одна латынь медицинская на зубодробильном уровне, но вся соль заключалась в том, что обмен газами в них сильно изменился, короче, результат был как будто бы от сильного химического ожога тяжелыми газами. Жуть. Жить, доктора сказали, она будет, но вот плавать или быстро бегать или сильно волноваться ей крайне нежелательно – может свалить новым приступом. На крайний случай прописали некий маленький оранжевый баллончик ингалятора. Мне тогда говорили, что мол, современная наука фактов такой болезни не знала, и потому как способов лечения её не имеется даже в перспективе, пока всё, что можно сделать – это соблюдать спокойный образ жизни. И ВСЕ. И даже МПК как-то стыдливо умолкло на этот счёт, и ни доктор Даниэль, ни мои письма к самому господину Манцу внятного ответа не дали. Сейчас… Сейчас со стороны я вижу многие моменты, не бросающиеся в глаза сразу и понимаю, что Фелону просто СПИ-СА-ЛИ. Списали, условно говоря, как технику, выработавшую свой ценный ресурс и вынужденную догнивать на свалке. Ребёнка от искомого субъекта она зачала и произвела на свет божий, скажем так, заранее снабдив «всем» необходимым. Теперь ей главное – отжить положенные и честно оставшиеся лет 10-15 в тихом увядании. А ещё лучше – скончаться пораньше, не поднимая лишнего шума вокруг своей персоны и не оставив следа в истории. Но я уверен, случись чего, и у МПК нашлись бы непременно и люди на подхвате и без лишних комплексов о крови на руках. Слава богу, Кэтти выкарабкалась. Да и Фел решила не оставлять свою крошку без присмотра в этом мире и довольно быстро, несмотря на мои протесты, встала на ноги. После этого… Ну, не сказать, чтобы жизнь наша резко и кардинально изменилась, но то что она приобрела новые, свежие грани – это да. Жить с кем-то, кто тебе нужен – это великолепно. Жить ДЛЯ кого-то, кому нужен ты – это нечто несравненное. Да, конечно, это сложно впервые – вставать в час ночи, а потом ещё через час, а потом снова через полчаса, чтобы последовательно сменить пелёнки, распашонки и дремлющую жену у маленькой синенькой колыбельки. Да, согласен, времени на личную жизнь, да и чего таиться, работу не то чтобы становится мало, а прямо-таки КАТАСТРОФИЧЕСКИ мало. Но, видите ли, человек – существо, которое ко всему привыкает. Со временем стоит обмолвиться, что и «Духи» в общем-то тоже свыкаются со всевозможными инновациями и нововведениями людей, но им в этом помогает ну… сами-понимаете-что. Первый год жизни с Кэт мы учились не стучать ручкой и карандашом во время письма, ходить, бегать и прыгать по дому на цыпочках и слушать радио где-то на грани шепота. Чтобы “не дай бог не разбудить”. Во второй год мы вместе с Фел учились вовремя подкладывать под учащуюся ходить Кэт, подушки, «чтобы не дай бог не ушиблась», учились понимать и отличать «та-та» от «бу-бу», ставили постоянно ломающиеся манежы и ограждения у лестниц, обивали углы дерматином. На третий и четвёртый год в этом сероглазом и темноволосом ангеле проснулся небывалый по своему размаху бунтарский характер – в этом я, естественно, подозревал буйную и жаркую кровь по линии Фелоны. Мы – ну, вы естественно понимаете, что я говорю о Кэтти и только о ней – начали соображать в моде и у нас завёлся неслабый для такой малышки гардероб. К слову – с деньгами на удивление проблем не было: Фел втихую, через несколько банковских счетов получила что-то вроде «пенсии» от МПК. Чёрт его знает – то ли правда была у неё там какая-то должность, за которую шла пожизненная компенсация, то ли это было «плата за молчание», то ли презент от «господина Манца», то ли чёрт его знает что ещё. А я? А я всё ещё царапался в университете, на кафедре, посреди пыльных книг и угрюмых словарей. Тихо так скребся, как книжный червь. В пять Кэтти ушла от нас… В младшую подготовительную школу. У меня тогда сложилось чёткое впечатление о том, какой она будет уже через 5 и через 10 лет спустя. Горячая кровь, жаркие ночи в стиле рок-н-ролл, отчаянные танцы до упаду, толпы поклонников/ухажеров/обожателей и, заодно, армии завистниц из группы поддержки и репутация заправской стервы, до кучи, ей гарантированны. Уже тогда это юное создание, постоянно что-то щебечущее и рвущееся из оков маминой руки, скачущее вокруг, привлекало к себе внимание сюсюкающих старушек и взгляды мальчиков – сверстников. Но авторитет мрачной и неразговорчивой Фелоны держал всех подальше от более близкого знакомства и меж-семейной дружбы. Фел была Фел. В шесть мы перепробовали все имеющиеся в Нью-Хоупе курсы, кружки, секции и движения, но поскольку её жизненная энергия была воистину велика и неуемна для всего виденного, то для неё нашлось только одно настоящее занятие, под стать её нраву. Танцы. А именно - танго Танго... Сложно сказать, чего нам стоило с Фел пригласить в Нью-Хоуп НАСТОЯЩЕГО учителя из, простите, самой Кубы. А пропихнуть такого человека через Американскую границу уже тогда было сравнимо с подвигом настоящего разведчика. Но тут была пара-другая «Естественно». Естественно, без старых связей с МПК не обошлось. Естественно, этот щеголеватый хлыщ, представившийся просто как Дон, был близким приятелем – нет, не Фелоны, но её отца, судя по его намекам далеко как не последнего человека у себя на родине. И, самое главное Естественно – платили ему деньги явно не маленькие. Кстати, именно на шестой день рождения Кэтрин Фелона устроила лично мне непередаваемый сюрприз, пригласив своих отца с матерью на праздник их же внучки. Я, признаться, был морально готов ко всякому, ожидая увидеть кого угодно, но только не такую странную пару. Это были… хммм… Лица с дипломатических виз - непрошибаемые, я бы сказал, даже холодные, по должностной необходимости люди. Они ведь даже имён своих не сказали, представились просто как Мать и Отец. Он – стройный, со строгим, аристократическим лицом какого-то, ну, не знаю именно почему – испанского дворянина, с характерными маленькими усиками, испаньёлкой и длинными, забранными на затылке в пучок, чёрными как смоль волосами. Кожа смуглая, глаза холодные - серые, костюм – дорогущий до одури. Я бы сказал, что Фелона была определённее вся в отца. По крайней мере, по части внешности. Мать - мне всё-таки не слишком комфортно называть эту достойную женщину именно так, скажем, не бросалась в глаза при первом взгляде. Низенькая, худенькая, с короткими тёмными волосами рыжеватого отлива и лицом, испещрённым сильными, какими-то неестественными морщинами. Я тогда подумал, что её в молодости изрядно потрепало – химией или огнём, но теперь шрамы зажили, а возможно и были заживлены умелыми руками хирургов. Впрочем, «памятная подпись» всё равно осталась надолго. Фел смотрела на обоих, и я видел в ее глазах старую, наболевшую обиду. Она не кинулась им навстречу, не расцеловала их в щёки и уж конечно не повисла радостно визжа на шее. Это было очень опять-таки холодное дипломатическое приветствие. Примерно как между Россией и США сейчас. Но как только вышла Кэтти, сразу стало ясно, чьей инициативой и просьбой была встреча. «Старики» ожили и оттаяли. С них словно бы кусками отваливался лёд. Я помню, как стоял рядом с ними, на расстоянии шага и видел, как увлажнялись глаза Матери и как судорожно сглотнул Отец. Крошка Кэтти спросила тогда: «Кто эти дядя и тётя?». - Они твои бабушка и дедушка – мама и папа Фелоны, - ответил я. - Хмм… Наверное, я должна… любить их? – Кэтти покосилась на стариков, и я даже сейчас готов поклясться чем угодно, что увидел тогда слёзы на глазах Отца. Они пробыли у нас до вечера, завалив Кэт горами подарков. Они были как два фокусника – вытаскивали их отовсюду – из казавшихся безразмерными карманов, и рукавов, из крошечных складочек, маленьких коробочек и белоснежных конвертиков. А Кэтти… Кэтти, как прагматичная и практичная девушка, просто позволяла себя любить. Правда, идиллия семейного счастья не продлилась дольше – Фел стояла в дверях вплоть до вечера и когда ненавязчивое но ощутимое давление доросло до максимум, её родители встали и вежливо попрощавшись со мною, быстро ушли. Отец на прощание только пожал мне руку, а Мать прижала к себе трепыхающуюся Кэтти на несколько секунд. Они ушли с Фел где-то к пол-девятому. Я помню что стоял тёплым вечером у приоткрытой входной двери, и краснея как школьник, слушал тихий чужой разговор на повышенных тонах. Две фразы мне запомнились больше всего: «Никогда больше не приходите…» и «…Вы просто чудовища…». Признаться, для меня эти слова были величайшим шоком – мои родители, пусть даже и отбывшие в то время, были для меня если не святыми, то близкими к ним, а то, как Фелона общалась со своими… для меня это было просто неприемлемо. В тот вечер, да и после тоже, я много думал – какое же зло нужно совершить по отношению к своей единственной дочери – человеку крепкому внутри и снаружи как скала, чтобы воспитать в ней самую настоящую ненависть? У Фелоны же я не стал даже и спрашивать. Что сказать – я привык к молчаливости её прошлого. После непродолжительной уборки и мытья посуды я все же выглянул на улицу. Родители ушли. Фелона и Кэтти, обнявшись и закутавшись в большой клетчатый плед, сидели на больших подвесных качелях, которые были у нас на заднем дворе. Помню тихий свет заходящего солнца, скрип ветра в еловом бору, запах свежего газона и крепкого кофе в моей чашке… помню, помню, помню… помню, как тихо и вымученно хрипло, чтобы не разбудить Кэтти, давила кашель в кулак Фелона. Помню, что глядя на закат, она плакала. О да, ребята, я хорошо помню этот день. Ведь на следующий, в нашей жизни появилась Роза.
